Поводом для поиска в интернете каких-либо сведений о Надежде Вениаминовне Каган послужила лекция Григория Фальковича: Российская наука от Колмогорова до коронавируса. В конце лекции Фалькович, напомнил о том, что в России и раньше были удачи в создании противовирусной вакцины, в частности Надежда Вениаминовна Каган, принимавшая участие в открытии вируса клещевого энцефалита, разработала экспериментальную козью вакцину против этого вируса.
Надежда Вениаминовна погибла в 1938 году заразившись препаратом вируса энцефалита в своей лаборатории в ходе работы над созданием вакцины. Далее Фалькович рассказал о том, что без матери остались двое маленьких детей 3 -х и 11 лет. Дети выросли и стали известными математиками: Яков Григорьевич Синай - лауреат Абелевской премии и Григорий Исаакович Баренблатт (1927- 2018) - специалист широкого профиля в области проблем механики сплошной среды.
Чего не коснулся Фалькович в своей лекции, так это того, что дедом обоих сыновей Надежды Вениаминовны был замечательный математик Вениамин Федорович Каган, поскольку Надежда Каган была его родной дочерью.
О самой Надежде Вениаминовне в интернете очень мало сведений. Она родилась в 1900 году. Её младшая сестра – литературовед Лидия Каган. Надежда Вениаминовна была старшим научным сотрудником Института экспериментальной медицины им. М. Горького. Во второй половине 1930-х годов работала с Львом Александровичем Зильбером, принимала участие в открытии вируса клещевого энцефалита, разработала первую экспериментальную вакцину.
В поисках сведений о старшей дочери математика В.Ф. Кагана я обнаружил замечательный очерк о семье Кагана, относящийся к периоду их жизни в Одессе. Автор очерка Лидия Ландесман-Беленькая, как я сообразил впоследствии, уже прочитав воспоминания Лидии Яковлевны, состоит в родственных связях с нашей семьёй, так как её мама Тауба Шапиро, двоюродная сестра моего дедушки Михаила Борисовича Шапиро. Семью Беленьких и семью Шапиро связывали давние дружеские отношения.
Лидия Яковлевна Ландесман-Беленькая
«Однажды мама сказала – вспоминает Лидия Яковлевна - Каганы вернулись. Они ездили во Францию в связи с болезнью Елены Ефимовны и Лидочки. Они возвратились северным путем через Петербург. Им с трудом удалось добраться домой. Завтра мы к ним пойдем.
Со следующего дня начался «кагановский» период моей жизни. Вениамин Федорович Каган вернулся в Одессу из-за границы в начале первой мировой войны с больной женой и двумя молоденькими дочерями. Он поселился в той самой квартире на Черноморской улице, в которой позже, после его отъезда в Москву, жили мы. С его поселением за этой квартирой закрепилось название «кагановская», и это название сохранилось надолго».
Лидия Яковлевна была подругой младшей дочери Кагана и проводила много времени в «кагановской» квартире.
Позволю себе сделать отступление от темы повествования, связанное с работой памяти в моём старческом возрасте. Поскольку речь в воспоминаниях Надежды Каган идет о пребывании семьи Каган в Одессе, где жила и семья моего деда, и где я часто бывал, то в памяти начали всплывать одесские пейзажи и, в частности, Приморский бульвар, Потемкинская лестница и знаменитый памятник основателю Одессы. Но вот незадача не могу никак вспомнить его фамилию. На ум приходят известные французские фамилии Лавуазье, Монтескье, Корбюзье, однако, как не силюсь вспомнить имя основателя Одессы, не могу. Решил сдаться и поискать в интернете. Прошло несколько минут, я еще не успел открыть поисковую систему, как в мозгу отчетливо всплыло имя – Ришелье! Это очень походило на работу медленно работающего перегруженного старенького компьютера.
Возвращаюсь к воспоминаниям Лидии Яковлевны.
«Кагановскую» квартиру все приходившие туда любили. С ней была связана молодость нескольких поколений, встречи литературные и научные, влюбленности, «трагические» романы и «комические» истории. Особый ее дух и стиль начинался с входной двери, на которой была прибита табличка с надписью: «Редакция журнала «Вестник опытной физики и элементарной математики». Редакция «Вестника» фактически помещалась в кабинете Вениамина Федоровича. Там стояли огромные шкафы с книгами на верхних полках и папками с рукописями на нижних. Большой письменный стол посреди кабинета всегда был завален редакционными материалами. Вениамин Федорович никогда за ним не работал. Он занимался в соседней маленькой спальне: стоял за высокой конторкой или, размышляя, шагал по квартире. Таким я его запомнила. Выше среднего роста, с небольшой черной с проседью ассирийской бородой, печальными глубокими глазами. Очень красивый, даже величественный, он широкими шагами двигался по квартире, переходя из кабинета, где занимался редакционными делами, в спальню, в которой подолгу задерживался для научных занятий.
Общественный и научный авторитет этого человека был чрезвычайно велик. К нему обращалось множество людей за научными советами и помощью, по личным и общественным мотивам. И он никогда никому не отказывал. Его простота, доступность, большое личное обаяние привлекали людей. В доме Кагана всегда было людно. По вечерам в столовой, кабинете, в комнате дочек толпился народ. Конечно, преобладали молодые математики – ученики Вениамина Федоровича, многие из которых со временем приобрели научную известность. Но приходили и люди других профессий и интересов».
Далее Лидия Яковлевна делится воспоминаниями о Самуиле Осиповиче Шатуновском и его дружбе с Вениамином Федоровичем. Мне эти воспоминания особенно дороги, так как оба этих математика играли важную роль в судьбе моего отца. Но об этом ниже.
«В начале 20-х годов гости различных возрастов, профессий и социальных уровней пили в столовой чай с сахарином и черным хлебом. Среди постоянно бывавших у Каганов людей я вспоминаю ближайшего друга Вениамина Федоровича и коллегу по работе профессора С.О. Шатуновского. Невысокий, сутулый, с большой седой бородой и длинными волосами, обрамляющими голую макушку, язвительный, даже желчный, гроза нерадивых студентов, он представлял полную противоположность хозяину дома. Насколько Вениамин Федорович был мягким, доброжелательным, спокойным, настолько Самуил Осипович был раздражительным, малодоступным и казался замкнутым и недоверчивым. Он жил одиноко. С женой он расстался. Была у него дочь, лечившаяся от туберкулеза где-то в Италии. Там она и застряла. От семьи он отвык. О своем прошлом рассказывал мало и неохотно. По-видимому, молодость у него была тяжелой. Однако за этой не располагающей к себе внешностью скрывалось большое благородство, независимость, принципиальность и беспредельная преданность науке, работе, товарищам, и особенно ученикам. Я вспоминаю, как незадолго до смерти, уже тяжело больной, Самуил Осипович продолжал ездить на лекции. Он жил в двух кварталах от университета, но добраться пешком уже не мог. За ним приезжали извозчичьи дрожки. Ездил он в сопровождении кого-нибудь из своих ближайших учеников. Лекции профессор читал сидя, негромко, слабым голосом, но отчетливо. Писать на доске ему было трудно, поэтому сопровождавший его ассистент записывал на доске все необходимое. Синхронность объяснения и записи свидетельствует о прекрасном знании учеником курса учителя, об их большой научной близости. Шатуновского, как и Кагана, постоянно окружали молодые математики и молодежь других профессий. Все они навещали учителя в его холостяцкой квартире, подолгу там задерживались для занятий и просто для бесед. Окружавшие Шатуновского люди ценили и любили Самуила Осиповича, хотя и побаивались его острого и насмешливого ума. Каган и Шатуновский часто подтрунивали друг над другом. Основанием для шуток служила всем и им самим известная противоположность характеров, которая, однако, не мешала их тесной дружбе. Каган подсмеивался над рассеянностью и забывчивостью Шатуновского, а тот шутил над педантизмом Кагана, над его немецкой организованностью и методичностью.
– Если нас с вами соединить, Вениамин Федорович, – сказал однажды со смехом Шатуновский, – то получится превосходный, единственный в своем роде ученый.
В доме Каганов Шатуновский душевно отогревался. Он становился словоохотливым, шутил с молодежью, охотно принимал участие в литературных играх, буриме, розыгрышах шарад, то есть во всем, что было в ходу у Каганов.
Судьбы двух друзей были во многом сходны. Этих крупных ученых и блестящих лекторов ограничивало царское правительство: в университете им не давали профессорские должности. В конце концов, после длительной борьбы Каган и Шатуновский добились только приват-доцентуры, не дававшей отнюдь средств к существованию, поэтому они были вынуждены зарабатывать на жизнь преподаванием в средней школе, в частных женских и мужских гимназиях, и даже давали частные уроки. После большевистской революции ученые получили доступ в университет и заняли там достойное положение. У них появились ученики, способные продолжить их деятельность. И зародилась одесская математическая школа».
Мой отец, Генрих Михайлович Шапиро, был учеником сначала Шатуновского, а потом и Кагана.
Я родился в 1940 году, а отец умер в 1942. Важные сведения из жизни и карьеры отца я узнал из некролога, помещенного в «Трудах семинара по векторному и тензорному анализу. Выпуск VI, под редакцией проф. В. Ф. Кагана» ОГИЗ 1948 г.. Этот пухлый том в твердом переплете с пожелтевшими страницами я случайно нашел в институтской библиотеке.
Содержанию предпослано несколько строчек: «Со времени выхода предыдущего тома Трудов прошло свыше шести лет. Семинар понес большие утраты. Посвященные скончавшимся товарищам краткие некрологи начинают настоящий выпуск трудов».
Из некролога Г. М. Шапиро:
«Генрих Михайлович Шапиро родился в 1903 г. В Одессе. С 1922 по 1926 г. Учился в Одесском университете на математическом факультете. Одновременно работал преподавателем математики в профшколе. В 1926 г. Переехал в Москву и был принят в аспирантуру МГУ. С 1929 г. работал в Московском гос. Педагогическом институте им. В. И. Ленина. До 1934 г. он состоял ассистентом и доцентом кафедры математики, с 1934 г., после присвоения ученой степени кандидата физико-математических наук и звания профессора, - профессором кафедры математики. С 1935 г. заведовал кафедрой высшей алгебры. Одновременно вёл курс векторного и тензорного анализа в МГУ.
Г. М. Шапиро мы вспоминаем как одного из первых участников Семинара по тензорной дифференциальной геометрии. Вовлеченный в сферу этих интересов еще в университете (Одесса), а затем в аспирантуре (Москва), Г.М. начал активную научную работу по тематике своего учителя проф. Кагана, в области только что созданной последним – теории субпроективных пространств. Г.М. сразу добился превосходных результатов, вскрывающих существенные свойства этих пространств.
… Но было у Г. М. еще другое направление научных интересов, которое с течением времени оказалось преобладающим. Еще в Одесском университете, под влиянием увлекательного преподавания проф. Шатуновского, Г. М. углубился в вопросы современной алгебры.
… Выдающийся лектор, Г. М. настойчиво и с увлечением работал не только над педагогическим усовершенствованием своего преподавания, но и над его научным углублением. Это сказалось, между прочим, и на его учебнике высшей алгебры, до сих пор пользующемся заслуженным успехом. (С 1935 по 1938 год учебник выдержал 4 издания, В.Ш.).
…В первые июльские дни 1941 г. Г. М. вступил добровольцем в Народное ополчение, а затем перешел в Красную армию и в боях между Смоленском и Москвой пережил самый тяжелый этап Отечественной войны. Всегда слабый здоровьем, он в январе 1942 г. исчерпал свой запас физических сил и был демобилизован. Свою семью Г. М. нашел в Куйбышеве. Он немедленно принялся за педагогическую и даже за научную работу, однако ненадолго. 6 августа 1942 г. от невыясненного молниеносного заболевания Г. М. скончался. Мы потеряли многолетнего друга, который вырос как ученый на наших глазах».
Есть предположение, что отец умер от клещевого энцефалита. Клеща он, по-видимому, поимел во время странствия по лесам, когда выходил из окружения.
Г.М. Шапиро
Теперь о двух фотографиях, на которых отец запечатлен рядом со своими учителями - на одной с Самуилом Осиповичем Шатуновским, а на другой - с Вениамином Федоровичем Каганом. Первая фотография сохранилась в нашем семейном архиве. К сожалению, я не знаю имен молодых людей, окружающих отца и Шатуновского.
Вторую фотографию я нашел в интернете на сайте: «Исторические фотографии из архива кафедры дифференциальной геометрии». На этой фотографии слева направо: Г.Б. Гуревич, К.А. Семендяев, Г.М. Шапиро, В.Ф. Каган, И.Н. Бронштейн, А.М. Лопшиц, М.Г. Шестопал.
С математиками, учениками Кагана - Абрамом Мироновичем Лопшицем и его женой Марией Григорьевной Шестопал, отец был в приятельских отношениях. Полагаю, что Лопшиц был основным автором отцовского некролога.
Comentarios