Лизе Мабер-Аврутиной.
Сан-Франциско.
- Теть Лиз, здрасти! Мне, как всегда, пельмени, мои любимые, - дождавшись своей очереди, вежливо сказал молодой человек интеллигентного вида.
- Нет! Вы слышали? Ему пельмени!
- Лизочка, а почему нет? – Не понял Изя, муж Лизы, - это же наш мальчик. Программист.
- Программист! У этого программиста сегодня свидание. Девочка из приличной семьи в первый раз в гости придет. А ему пельмени подавай!
- Лизочка, таки дай ему на двоих!
- Щас! А может… Какое впечатление у неё останется от этого шлимазла после пельменей? Изя, дай ему соломона в винном соусе.
- Лизочка, так соломон давно кончился. Уже все заказы разобрали.
- Отдай то, шо мы сибе приготовили на ужин.
- Лиза, ты об мине хочешь испортить мнение?
- Ой! Изя!
- Лиза!
- Изя!
- Теть Лиза, рядом с вами, GOOGLE отдыхает! – вежливо сказал молодой человек.
- О-о! То бы ты, в этом Гугле реже отдыхал, то я бы уже твоим дитям пельмени делала.
- Теть Лиза, и откуда вы всё знаете? Я еще только думаю, а вы уже знаете.
- «Акадэмик»! Шо бы ты там мине ни думал, а я знаю, шо сегодня ты должен делать, а не думать! Ты миня понял? Риба моя золотая!
- Теть Лиз, Вам надо не магазин держать, а в парламент баллотироваться!
- Ой! Шо мне твой парламент! Ты знаешь, кем я была в Одессе? Я на Привозе постным маслом торговала. На моем масле пол Одессы синенькие жарили! И ни у кого не брызгало! Вот это, я понимаю, монополия! А то парламент! Мине и без парламента, есть кому мозги колопуцать! Шо я в этом парламенте делать буду?
Я жизнь люблю.
Жизнь!
Кого она выбирает на краю расстрельной ямы?
Случайность или промах фашиста-карателя, уставшего расстреливать детей, женщин, стариков, оставшихся мужчин?
Десятилетняя девочка от ужаса и страха, живой свалилась в яму вслед за убитыми братьями и сестрами, за отцом и матерью.
Через два дня, из соседнего села, на место расстрела пришла молодая женщина.
В то страшное время оккупации люди собирали бесхозные вещи, снимали обувь с убитых. Война не оставляла выбора.
«Господи! Прости!», - взмолилась Надежда и подошла ближе ко рву. Не успев наклонится женщина услышала обессиленный детский стон. Вытащив из под трупов, окровавленную, чуть живую девочку, Надежда на руках принесла её домой.
А у неё, двадцативосьмилетней Надежды Жигаловой, муж на фронте и своих детей четверо, мал мала меньше. Гале – 6 лет, Тамарочке – 4 года, Мане – 2, а Сенечке – 11 месяцев.
Отмыла, перевязала рану на голове. Пуля едва задела. Промахнулся фашист. Накормила, и лишь потом спросила:
- Як же тебе звати, детино?
- Лиза, - едва шевеля губами, прошептала девочка.
- Забудь!
- Тетенька, я всё помню. Маму, папу, Басю, Кастеля, всех, и этот грохот… Тетенька, я помню… Я всё помню! – Сжавшись в комок и заливаясь слезами, Лиза долго плакала навзрыд, шепотом повторяя, - я помню, я всё помню.
Надежда прижала её к себе и тихо сказала,
- Я тебе не кину! Я тебе не кину! Запамיятай, ти – Валя. Валя Панченко. Лизи вже нема. Ты моя племінниця. Чуєш? Моя племінниця – Валя Панченко.
Надежда сняла с себя крестик и повесила его на шею Лизе-Вале.
- Ти – моя, - сказала она, и теплой рукой погладила Лизу-Валю по голове.
Зима. Жуткий холод. За окном снег с дождем. Ветер нещадно воет.
От одного прикосновения и слова «моя» согрелась детская душа.
- И ты моя! Моя! – Мгновенно отозвалось сердце ребенка,
В феврале 1942 года, недалеко от железно-дорожной станции Березовка, за селом Виноградное, карательный отряд расстрелял 600 человек.
Из оставшихся трех тысяч одесских евреев до расстрельной ямы дошло меньше половины…
- Лиза!
Услышав голос мужа, Лиза очнулась.
- Лизочка, шо с тобой? Тебе плохо?
- Нет, Изя! Всё нормально. За жизнь вспомнилось.
- Спасибо, теть Лиз! – Получив свой ужин на двоих, сказал молодой человек.
- «Акадэмик»! В микроволновке грей, в коробке с крышкой, две минуты хватит.
- Изя, мине в Одессу надо, - уверенно сказала Лиза.
- Лиза, чего вдруг?
- Надо, Изя. Надо.
- Лиза, а на кого магазин оставим? Тут же половина народу с голода помрет! А перелет!
- Изя, ты останешься. Я с Ромой поеду.
- Лиза, Рома серьезный бизнесмен, хоть и кузен, но он не может вот так всё бросить.
- А шо может быть серьезнее?
- Тетя Лизо-ч-ка, - почти по-русски крикнула Кейт, коренная американка, стоявшая в очереди за своим заказом, - I beg of you (я прошу вас), только не на следующей неделе. Ко мне моя голодная родня приезжает. Мне нужен борщ с этими… С булочками.
- С пампушками, - подсказала Лиза.
- Да-да-да. Тетя Лизо-ч-ка!... И блинчики с икрой. На следующей неделе. Тетя Лиза, - растерянно сказала Кейт, - я же сама варить не умею. Они ведь только из-за борща приезжают. Зачем тебе лететь в Одессу? Мы тебя здесь любим.
- Лиза, и, правда, зачем тебе лететь в Одессу? – Услышав новость, поддержала девушку подруга Лизы – Фира, - ты лучше посмотри, шо я тебе принесла.
Фира достала из сумки маленькую бутылочку из-под кока-колы с чем-то золотисто-янтарным внутри.
- Вчера к соседке гости из Одессы прилетели, так она меня угостила, а я тебе отлила. Ты только нюхни, первый отжим! Какой запах! Все Кристьяны и Диоры с Шинелями, отдыхают. Лиз, ты с ума сошла? Такой перелет, еще и с пересадкой, а то и с двумя! Кларка вон, со своим «грейфрутом» на другой конец Америки слетала, неделю в себя прийти не могла.
- Бой-френд! – поправила Лиза.
- Бой-френд! «Грейфрут»! Шо тот лысый, шо этот, – Фира махнула рукой, - и никаких витаминов, ни от того, ни от другого!
Лиза открыла бутылку и вдохнула аромат подсолнечного масла,
- Ну, вот это, я понимаю!
- А я шо говорю! Лиз! Нам уже не семнадцать. Вечером соберемся, отварим картошечки, приправим укропом, чесночком. Салатик сделаем. Посидим. Всех вспомним.
- Не, Фира, надо ехать.
Понимая, что бесполезно спорить, Фира твердо сказала,
- Я тебе вещи принесу.
- Фира, у меня у самой три чемодана. Деньги в этом месяце Тамаре отправила. А посылки Мане не успела отправить. Лекарство надо купить.
- И четвертый не помешает, - уверенно сказала подруга, - там у тебя родни, вагон и маленькая тележка.
- Фира, тебе сыр целым писом или на писюльки порезать? (piece, англ. – кусок. Писюльки – русско-англ. интерпритация – кусочек)
- Писом, Лиза, писом. В выходные гостей не будет.
* * *
Лиза стояла в широком овраге, заросшем бурьяном.
На месте расстрела не было ни памятника, ни таблички.
Только трава. Изумрудно-зеленая трава и в человеческий рост – бурьян.
От теплого весеннего ветерка ветки зеленых зарослей ласково касались Лизиного лица.
Она закрыла глаза.
По щекам тихо покатились слезы…
Мелькали родные лица, слышались голоса…
Мама, папа, братья, сестры…
Вся прежняя жизнь пролетела перед глазами:
«Папа боялся переселения в Биробиджан. Семья двенадцать человек. Как бросить всё и уехать неизвестно куда.
Из обжитой Фрунзовки, родители решили перебраться в Одессу, надеясь затеряться в большом городе. Но в городе устроиться не получилось. Пришлось, занять денег у родственников и купить небольшой домик в пригороде Одессы – Люстдорфе.
В Люстдорфе кроме немцев-колонистов, жили и евреи.
Родительский дом. Все вместе. Рядом…
Что-то на идиш говорит папа…
Все смеются…
Мама испекла халу…».
Ветки бурьяна? Или это руки мамы обнимали Лизу за плечи?
Ноги вязнут в глубоком снегу, колючий февральский ветер бьет в лицо.
Замерзшие, уставшие и голодные, люди бредут еле передвигая ноги. Кто-то падает, умирая на ходу. Упавших тут же пристреливают, сбрасывая тела на обочину дороги.
Дети замерзли, промокла обувь… Младшая сестренка упала, отец подхватил её на руки.
- Киндерлех, майне, киндерлех…(деточки, мои, деточки…), - говорит отец,
Мама тихо шепчет,
- Нах обисэлэ, тайрэ, нах обисэлэ… (еще немного, дорогие, еще немного…)
Свистели пули.
От страшного грохота заложило уши.
От боли и ужаса кричали люди.
Вдруг стало темно и душно…
- Ну, вот и повидались, мои дорогие. Повидались.
- Нах обисэлэ, тайрэ, нах обисэлэ… (еще немного, дорогие, еще немного…)
Лиза медленно присела на землю.
Испугавшись, Рома со всего маха прыгнул в овраг,
- Лиза, тебе плохо? Скорую?
- Нет, Рома, нет, - Лиза подняла голову, - солнце, Рома. Солнце. Как тогда. Была зима, шел снег, а я вдруг увидела солнце.
На краю оврага, в рядок, остались лежать одиннадцать камней.
* * *
В машине долго молчали. Ни сестры – Маня и Тамара, ни водитель не торопили Лизу и не спрашивали куда ехать.
Молчание нарушила Лиза, обращаясь к водителю, она сказала,
- Будь ласка, зараз рухаемо(едем) до могiли матерi Надii.
Положив цветы к скромному памятнику, Маня с Тамарой отошли в сторону, дав Лизе одной побыть с мамой.
Лиза стояла рядом с памятником и теплыми руками гладила серый мрамор. Гладила так, как когда-то по её раненой голове гладила мама Надя.
- Ну, ось і побачилися, мамо. Все добре. Все добре. Усі живі. Тільки Галі немає. Сенечка в Москве живет. У тебе внуки, правнуки. Ми пам'ятаємо тебе. Поки я жива, я буду пам'ятати (помнить) тебе. Я нічого не забула. Я пам'ятаю, як ти ховала мене. Як ділила шматочок хліба порівну. Я все пам'ятаю, мамо. Я пам'ятаю, твоє тепло, його вистачало всім (хватало всем).
Сьогодні ми посадили берізку в твою честь на алеї праведників світу. А в лютому(феврале) я була в Ізраїлі, там теж є така алея. І там в твою честь росте дерево, а поруч (рядом) табличка з твоїм ім'ям – Надія Жигалова.
Спасибі, мамо! Спасибі тобі за життя!
Из окна самолета еще было видно город.
Одесса утопала в зелени. В полную силу бушевал май!
Среди этого зеленого буйства теперь растет и березка, посаженная Лизой и её сестрами на аллее праведников мира.
- Мы уйдем! – глядя в окно, тихо сказала Лиза, - а это деревце будет расти, украшать город, радовать людей, давать кислород, чтобы они могли жить и свободно дышать!
- Я слышал, кто-то сказал, что это – «Березка Надежды», - добавил Рома.
- Правильное название, - согласилась Лиза, - таким людям, как мама, надо памятники в полный рост ставить и уроки истории проводить. Она ведь не только своей жизнью, жизнью своих детей рисковала. Немцы всех могли расстрелять. Они даже цену за донос назначили – 30 марок, как 30 серебряников. А желающих донести хватало.
Самолет набирал высоту и вскоре город скрылся под белоснежной пеленой облаков.
Лиза отвернулась от окна и вдруг спросила,
- Рома, а ты помнишь, как баба Надя тебе и Фиме привозила моченые яблочки из деревни.
- Помню. Она на такой скрипучей бричке приезжала, мы с мальчишками с нашего двора катались и яблоки ели.
* * *
Войдя в магазин и увидев Лизу, Кейт подпрыгнула от радости.
- Тетя Лизо-ч-ка, - заверещала Кейт, - Yes! Вы вернулись!
У меня заказ! Мне, как всегда, в пятницу нужен борщ с этими… С булочками.
- С пампушками! – Засмеялась Лиза.
- Да, да, - закивала Кейт, - и блинчики с икрой! Ко мне друзья в гости просятся. Угостила их вашим борщом, теперь они каждый день делают мне «дырку» в голове. Снова хотят борща. И блинчиков тоже.
Тетя Лизо-ч-ка, - Кейт развела в стороны руки, - кастрюлю большую-большую.
Лиза улыбнулась,
- Будет тебе, стрекоза, и борщ, и блинчики! С икрой!
Радостная Кейт в дверях столкнулась с подругами Лизы.
Клара и Фира зашли узнать, как дела.
- Мы думали, ты после поездки отдыхаешь, а ты не успела прилететь, уже на работе. Здоровье надо беречь! Не семнадцать лет. Полежала бы, отдохнула!
- На том свете лежать устанем!
Хотя как сказала моя мама: «Ти дочко николи не помрешь. Твiй еврейський Бог тебе не приме, бо ти хрещена, а Бог христянський не вiзьме, бо ти еврейка».
Девчонки, приходите вечером. Картошечки сварим, сделаем салатик, я масла привезла, домашнюю колбаску, бычки, подчеревочек и, конечно же, тюлечку, шо была триста грамм на рубель. И это все с Привоза, я вам скажу! Так, шо посидим! И я всё расскажу!
Вечером, перед закрытием, в магазин влетел интеллигентный молодой человек с букетом цветов.
- Yes! Успел! Теть Лиз, это вам! Я женюсь! – не скрывая радости, почти крикнул он, - представляете, она рыбу любит! Я теперь тоже!
Тетя Лиза улыбнулась,
- «Акадэмик»! А ты говоришь – парламент!
Я жизнь люблю!
Comments