От автора.
Поэма эта в некотором смысле уникальна – ни конца, ни середины. Только начало. Три главы, как у дракона. Вместо предполагаемых двадцати, а то и двадцати пяти. Планы были, конечно, не шуточные. Впрочем, к чему ворошить их пепел?
И всё-таки, вопрос самому себе, просто так, из праздного любопытства: а не продлить ли тот, сорокалетней давности литературный полёт, прерванный когда-то чьими-то выстрелами прямо на взлёте?
Думаю, уже поздно.
Крылья не те, и небо другое, и ветер встречный приутих, словно бы выдохся от долгого пути. Исчез заодно и постояный спутник моих фантазий тогдашних - трепет.
А без таинственного присутствия его дыхания полёт – не полёт.
В ту челябинскую пору я уже был женат, маленькая дочь только-только первые шаги свои делала, и жили мы в молодёжном женском общежитии, где я работал... должность у меня была такая смешная – воспитатель.
Днём я воспитывал, значит, девиц непутёвых, привечавших парней у себя в комнате дольше положенного срока, а по ночам, на кухоньке в два с половиной квадратных метра, где-нибудь в уголочке пристраивался и над белым листком бумаги колдовал. Иногда до рассвета.
... Небольшое местечко первых послевоенных лет, наполненное говором бабелевских и гоголевских персонажей. Такой перекрёсток, где еврейская речь вливалась незаметно в украинскую и потом, обогащённая, впадала в русскую, образуя какую-то невероятную смесь акцентов и интонаций.
Одним словом, маленькая Одесса, - вот что такое то моё, подарившее мне жизнь, местечко, куда я любил уноситься в ночное время и бродить по его прямым и однообразным улочкам, вслушиваясь в своё детство. Так постепенно я выходил (ударение на первом слоге) три главы своего повествования и остановился у ворот четвёртой.
Пасхальное название поэмы пришло сразу, до её написания, так как, по замыслу, маца должна была стать очень существенным персонажем задуманного сюжета.
Но, увы, не стала. Пасха так и не наступила для моих героев. Для читателей – тоже.
Ну, да ладно, чего сокрушаться?
Кое-что всё же написалось.
Авось, и не зря.
Глава первая (отрывок)
По пятницам, когда наступит вечер
И ставни закрывают на засовы,
Мать ставила на подоконник свечи
И зажигала их не торопясь.
Потом к лицу ладони прислоняла,
Бубнила что-то быстро и невнятно,
И мне казалось, что у нас в квартире
Жужжит неуловимая пчела.
А после окончания молитвы,
Убрав с лица шершавые ладони,
Она торжественно провозглашала
Восшествие Субботы на престол.
Мать почитала этот день, как праздник,
Стол украшала скатертью особой,
С цветами, вышитыми, будто бы живыми,
Как полевые васильки.
Мы жили в небольшом районном центре
С названием куриным - Петуховка.
На Украине есть такое место,
Ничем не знаменитое пока.
Росли в деревне яблони и сливы,
Текла река, мальчишкам для забавы,
Довольно средняя стояла школа
И неказистый деревянный клуб.
Мы в это время были пацанами.
Устраивали драки меж собою,
И после каждой шумной потасовки
Носили, как заплатки, синяки...
О поэме «Петуховская маца»
Из откликов читателей
Лев Яковлевич Рахлис – прекрасный детский поэт, издававший книги стихов для детей. Долгие годы он работал доцентом на кафедре Челябинского государственного института культуры, писал методические пособия для педагогов и создавал произведения редкого жанра – сценарии для праздников и театрализованных представлений. С 1993 года он живёт в Атланте.
Публикуемый фрагмент – главы из поэмы «Петуховская маца» (1962 год), в которой Рахлис выступает одним из первооткрывателей еврейской темы в послевоенной еврейской поэзии.
В ней привлекает та «неискушённая», почти фольклорная простота и наивность, которая, с одной стороны, свойственна детскому восприятию, а с другой – представляет заветную цель самых изощрённых современных поэтов-концептуалистов, которые пытаются иронически иммитировать ходовые художественные модели («милое детство», семейная идиллия – одна из них).
Что перед нами – первичная простота или её искусный концепт – предстоит решить читателю.
Михаил Эпштейн, профессор Эморийского университета, Атланта, США
Komentar