Игорь Хентов. Моня

Было всё, как всегда: какие-то ресторан или кафе, вечер, привычные песни, скрипка («Циммерман» с трещинкой на верхней деке) со смычком (головку которого разбили лет через десять в потасовке в «Андреевском»), хмельная публика и, ставший привычным, вопрос: а Вы знали Моню? Раньше чаще говорили ты, но сейчас, увы, я старше дяди Мони, как я его называл тогда. Старше Соломона Наумовича Телесина, который мальцом брал первые уроки у моего родного деда Адольфа Самойловича Хентова, а впоследствии учился с моим отцом Хентовым Юрием Адольфовичем. А я, в свою очередь, застал в Ростовском училище искусств дочку Мони Таню, а позже познакомился и с его внуком Максимом, и с женой Максима Региной. Как Вам после всего этого вопрос, знал ли я Моню?

Но дело даже не в этом. Фактически, моё первое заведение, где я стал своим ремеслом зарабатывать на хлеб с маслом, как говорили в то время опытные люди, было кафе «Скиф» (филармония не в счёт: я имею в виду хлеб с маслом). Кто помнит, тот знает. Ещё был социализм, но в «Скифе» у него было просто более человечное лицо: делали клюковку, да и закуски с горячим подавали, что надо. А главным было то, что ранее там играл Моня. И наша ростовская публика ассоциировала с Моней «Скиф», хотя после ухода Мони в «Рубин» (Рабочий городок) там играли по очереди два замечательных Игоря: мои друзья Эпштейн (можете послушать его в Кёльне) и Ванидовский (светлая ему память). А пианистом был сам Филонов Серёжа, ныне один из лучших аранжировщиков Юга России. Место было раскручено. Народ гулял, как в последний раз. Оставалось только собирать камни. Легко сказать. А репертуар? После симфонического-то оркестра. В общем, в квартире дяди Мони, на Герасименко, я провёл не один день.

Ксероксов не было. Не было и ноутбуков. Я переписывал ноты. Спасибо тебе, дядя Моня. И за эти ноты, и за бесчисленные рассказы о Ростове, людях, музыкантах и многом другом из чего соткана жизнь. А ещё я расскажу Вам, как Моня с фронта вернулся в Ростов, в гимнастёрке и сапогах, с медалями и со скрипкой. В Ростове тогда было два ресторана. Моня стал играть в том, что на вокзале. До войны он учился в муз. училище у великого педагога и скрипача Евсея Кагана.

Нет, Моня не работал в филармонии: розенбаумовское «когда-то Бог симфоний» сугубо для рифмы. Но, Господи, как же он играл в «ростовском кабаке»! Всё чувства, жившие в его душе, вселялись в струны. Моня знал всё: как сказали бы Ильф с Петровым, всё, что звучало до революции, до начало Нэпа, при Нэпе, во время угара плюс всё остальное. И, конечно, всю национальную музыку. Возможно, кроме чукотской. Не было прецедентов. В «Скиф» в то время приглашали ужинать всех «небожителей», гастролирующих в Ростове. Привезли после концерта и Розенбаума. Моня начал делать вещи. Какие – не знаю, но то, что был «Плач Израиля», это точно. Розенбаум попал…в хорошем смысле. А на следующий день родилась песня, сделавшая Моню известным во всём русскоязычном мире. «Здравствуйте гости, ой, не надо, ой, бросьте…» заказывают лет тридцать и, надеюсь, что будут заказывать дети наших внуков. Может быть, я ошибаюсь. А главное – то, что Моня приучил Ростовскую публику к скрипке. Такого нет ни в одном городе бывшего СССР. Почти в каждом увеселительном заведении играют скрипачи и скрипачки, окончившие Ростовскую консерваторию имени Рахманинова. Играют не всегда от хорошей жизни, но, как правило, хорошо. И ростовчане к этому привыкли. Их не удивишь. Планка высокая. Моню помнят. Зато на Черноморском побережье или за бугром ты уже диковинка.

«Так звучи же под небом, соло,

Утверждая любви законы!

Пой о страсти земной, Пьяццолла,

Вслед за Лэем и Мариконе.»*

И ты всегда должен быть готов к тому, что где бы ты не играл: в Испании, Тунисе, Майями, у тебя всегда могут спросить: А Моню знаешь?»

P.S. Моня умер в 93, летом. Онкология. Что тут скажешь? Было немного людей. Понятно. Все в разъездах. Я работал в Польше.

И ещё. Короли и слуги, как известно, отчеств не имеют.

Моня был королём.

Четвёртый по счёту скрипач легендарного кафе «Скиф» Игорь Хентов.

*отрывок из стихотворения «Сцена» И. Хентова.