ЖИЗНЬ И СУДЬБА НАХУМА-МЕЛЬНИКА

Последнее время, все чаще и чаще, мои дети стали обращаться ко мне с просьбой рассказать хоть что-нибудь об их прадеде, Нахуме. Деда Абрама, то есть моего отца, они знали еще при его жизни – светлая ему память, а вот о прадеде не слышали ни словечка, и была на то причина. Не очень-то любил мой отец, кадровый военный, член партии КПСС, распространяться о том, что он сын кулака. Да, да, КУЛАКА! А кем еще прадед Нахум мог быть, коль скоро был хозяином водяной мельницы? Так что придется мне поведать детям о событиях тех дней.

Но вот загвоздка – в семейных беседах я слышал лишь отдельные фразы о жизни моего деда. Не беда, как говорил поэт, «Пальцы тянутся к перу, перо к бумаге…», и побегут строчки, раскроются мельчайшие детали происходивших событий, герои этого повествования приобретут физическую реальность, и я сам не перестану удивляться этой трансформации.

Итак, давайте доверимся удивительной, волшебной машине времени, перенесемся в начало прошлого века в деревню Човпня Брянской губернии и попадем как раз на свадьбу Нахума и Ханны.

СВАДЬБА

— Свадьба удалась на славу, скажи реб Велька? — С такими словами, слегка покачиваясь, обратился отец жениха, Велька – мельник, к отцу невесты, Вельке – галантерейщику, и «нежно» похлопал свата по плечу. От такого «нежного» похлопывания галантерейщик потерял равновесие и чуть было не упал на утрамбованную, с годами затвердевшую, землю просторного крестьянского двора, хозяином которого был Велька-мельник. Слава богу, рядом оказался работник мельника, Борька - молодой проворный парень лет двадцати, с рыжей как медь курчавой шевелюрой. Он вовремя поддержал его и усадил на лавку рядом с убранным столом.

Галантерейщик подобрал полы праздничного, шелкового, черного халата, расшитого черными нитками, и дабы не запачкать о землю, расправил белые кисти талита поверх черных брюк. Был он одет по всем правилам литовских хасидов. На голове черная шляпа (надевал он ее только по субботам или иным праздникам). Черные, блестящие ботинки выглядели будто вчера пошитые у лучшего в округе сандляра.

В отличии от галантерейщика, мельник одевался просто, но практично. Пошитый из прочной ткани, серый пиджак туго облегал широкоплечую фигуру. Из-под граненой серой кепки старого образца выглядывала прядь поседевших волос. На ногах – сапоги неимоверно большого размера, начищенные до зеркальной поверхности.

Но не только одеждой различались сваты. Галантерейщик – небольшого роста, заметен приличный животик. Аккуратно подстриженная бородка и пейсы небольшой длины подчеркивали округлые черты лица. И конечно же, круглые очки, многократно увеличивающие теплый и умный взгляд, занимали положенное на носу место.

Мельник – среднего роста, обладал недюжинной силой. Мужики говаривали, что при необходимости, мог сам без помощника заменить жернова. Лицо обветренное, загорелое, взгляд твердый и хваткий, как говорится, хозяйский. Но что более всего выдавало его профессию, так это руки. Ладони широченные как лопаты, а под ногтями забившаяся мука.

— За суматохой, извини, не успел расспросить, как добрались? Небось, устали? — продолжил вопрос мельник.

— Что сказать, добрались хорошо. Всего семнадцать верст от Стародуба до Човпни. Чуть больше получаса езды. На двух повозках управились — отвечал галантерейщик, — а когда подъезжали, такой вид на деревушку и речку открылся - про усталость забыли.

— Да, места у нас красивые! Главное — речушка. Как известно, мельнику нужна мельница, мельнице нужна река, а если не река, то речка, а если не речка, то хотя бы небольшая речушка. Лишь бы не пересыхала в недобрую годину. Вот она такая,

Човпня. Разумеется, и деревню называют также. — Согласился мельник. Так вели полуночную беседу сваты.

Галантерейщик припомнил историю с именами сватов – ведь они тезки. Скажет тамада: «Тост предоставляется ребе Вельке» - встанут оба. Но не зря выбрали тамадой Исаака, родного брата мельника, человека грамотного. Как-никак, окончил хедер, а это не каждому довелось. Вот и решил Исаак воспользоваться языком писания: мельника назвал «тохен», а галантерейщика «сохер». Необычно, зато красиво. Уже к началу застолья все так и обращались:

— Шалом алейхем, тохен! Как дела, сохер?

Особенно это решение понравилось русским соседям, приглашенным на свадьбу.

— Ну-ка, Борька, дружок, сделай милость, — обратился к работнику мельник, усаживаясь рядом со сватом, — принеси нам парочку лафитников сливянки, ту что припас с прошлого года, да прихвати, на этот случай, соленых рыжиков.

Не прошло пяти минут, как Борька вернулся с небольшим подносом, на нем два лафитника со сливянкой и тарелочка с солеными рыжиками. Поставил все на стол, сел поодаль, подпер голову рукой и стал слушать, что умные люди будут говорить.

Прежде всего, сваты подняли лафитники, чокнулись, произнесли - «Лехаим!», и отпили по глотку сладкого, терпкого вина.

Сохер поправил очки на переносице, подумал и произнес:

— Ты спрашиваешь, как мне свадьба? «Барух Ашем», (Слава тебе, господи!). Прежде всего хочу сказать, что твой сын, Нахум и моя дочь, Ханна – великолепная пара. Выглядят прекрасно, как будто созданы друг для друга. Стояли под хупой как два ангела. Когда раввин дал им отпить вина из бокала, глаза их светились любовью. Я это сам видел, стоял-то рядом. А как Нахум энергично разбил ногой бокал? Сразу видно – будет хорошим хозяином, весь в тебя! Раввин замечательный, откуда он?

— Из Бобриков, что в трех верстах отсюда. Ведь у нас в деревне синагоги нет. Я и музыкантов оттуда выписал. Понравились? — спросил мельник.

— Конечно, понравились. Вот только не понял - при чем тут «камаринская», я понимаю «фрейлехс», но русские танцы, извините!

— Как ты не понимаешь, ребе? Я живу среди русских, работаю для них, а они работают для меня. Мы живем, слава богу, в мире и согласии. Дай Бог всем нам жить до ста двадцати! Мое благополучие – их благополучие! Что, мне жалко? Пусть танцуют русскую, еврейскую, любую, и я с ними станцую. Ну хватит об этом. Давай, лучше выпьем за здоровье наших жен: твоей Песи и моей Леи. Лехаим! Ты только прикинь, сколько всего наготовили! Конечно, были помощницы, соседские хозяйки, да наша работница по дому, замечательная девчушка, Светлана.

Отпивая сливянку из лафитников и причмокивая, сваты стали вспоминать и оценивать каждое блюдо.

Прежде всего, на белоснежной скатерти красовались блюда с фаршированной рыбой «гефилте фиш» - королевы стола и только что испеченные, сверкающие коричневой корочкой, халы. Для любителей острой закуски по всему столу были разложены небольшие плошки с форшмаком, солеными рыжиками, пупырчатыми огурцами и красными помидорами и картофельный кугель.

Вспомнили сваты как тамада обратился к гостям:

— Уважаемые гости, вот вам мой совет: не налегайте на закуски, есть еще много интересного впереди. Ясное дело – процедура под хупой заставила проголодаться, но все равно торопиться не надо.

Очень понравились мельнику горячие закуски: куриный бульон с кнейдлах, пельмени, креплах, и, конечно-же, куриная шейка, лоснящаяся горячим жирком.

Рассмеялись сваты, вспомнив как все неожиданно замолчали, увидев плывущую по воздуху на огромном блюде и пышущую жаром, целиком запеченную индейку, и к ней гарнир - рис со шкварками.

Наконец, десерт, обожаемый детьми: цимес, пироги с ягодами и вареньем, земелах, сладкое печенье и многое другое. Запивали компотом (как здесь говорят - узваром) или квасом. Все блюда кошерные, ничего молочного!

Так закончилась полуночная беседа сватов.

----------

Крутится колесо водяной мельницы, вращаются жернова, отсчитывая минуты, часы, дни и годы. Сколько воды утекло! Многое пришлось пережить героям нашего рассказа: Первая мировая и Гражданская войны, Военный коммунизм, НЭП (новая экономическая политика), да еще погромы!

Во время погрома погибли Велька галантерейщик и его жена Песя. Не смогли пережить все эти катаклизмы Велька-мельник и его жена Лея. Не дожив до шестидесяти лет, ушли один за другим.

Минуло пятнадцать лет после свадьбы Нахума и Ханны. Жили они, как говорится, душа в душу. Бог послал им шестерых детей: четырех мальчиков и двух девочек: Пиня, Абрам, Иосиф, Евсей, Лиза и Лида.

После смерти отца, все хозяйство легло на плечи Нахума, и он успешно справлялся с заказами, правда, не без помощи соседа Борьки, который тоже обзавелся семьей женившись на Светлане, той самой, что была работницей у Леи.

РАСКУЛАЧИВАНИЕ

Этот год, впрочем, как и предыдущий, отличился серьезным неурожаем. Во многих местах начались волнения, вызванные угрозой голода. Работы на мельнице существенно поубавилось. В один из осенних дней, Нахум проснулся как всегда рано, наскоро позавтракал и поспешил на мельницу. На площадке возле мельницы уже стояла телега с несколькими мешками зерна. Прислонившись к телеге, стояли два мужика в потертых овечьих тулупах. Курили и о чем-то громко спорили, не стесняясь в выражениях.

— О чем спорите, люди добрые? Аль, не поделили чего? — спросил Нахум.

— А чего делить? Делить то нечего! Вот все, что осталось – со всех дворов собрали и послали смолоть. Как дальше жить, не знаем! — Отвечал тот, кто постарше.

— По всему миру одно и тоже! — Нахум сокрушенно покачал головой в знак согласия и добавил. — Заносите мешки, не будем терять время. Правда, Борька куда-то запропастился. Ну, да я сам справлюсь.

Завертелись жернова, потекли зерна ржи в лоток, только успевай подставлять пустые мешки для готовой теплой муки. Нахум подносит мешки с зерном, а мужики подставляют пустые под ручеек муки. Все поспевают справно – любо-дорого смотреть. Смололи четыре мешка, но прежде чем молоть последний пятый, Нахум снял с полки мерную деревянную кружку и отсыпал пять раз зерно в пустую кадку.

— Ты что делаешь? Зачем отсыпаешь?

— Известно, зачем. Плата за помол – кружка с мешка. Мне ведь тоже семью кормить и мельницу содержать надо.

— Тебе содержать, а нам с голоду подыхать? Ишь ты, чего надумал. Сыпь обратно! — Стал заводиться младший мужичок, аж лицом покраснел.

В этот самый момент, в дверях показался Борька:

— Что за шум, а драки нет? А… Вижу, из-за мерки. — И наклонившись к уху мельника, быстро прошептал — Верни зерно, ребе, потом объясню!

Промолчал Нахум, вернул отсыпанное зерно, смолол последний мешок, и отпустил мужиков до хаты. Как только телега с мукой и мужиками скрылась из виду, мельник пришел в себя:

— Борька, ты что, с ума сошел? В чем дело?

Послушался тебя, а теперь жалею.

— А ты, ребе, не жалей, а лучше послушай. Утром пришел я на мельницу. Вижу, мужики о чем-то спорят. Не объявился сразу, а решил послушать. Вот что услышал. В Бобрики приехали комиссары из города с револьверами, а у главного в руках списочек с именами кулаков, которых необходимо раскулачить, то бишь отобрать все, а самих с детьми и кастрюлями, в Сибирь. Но главное – вы в этом списке! В Човпне объявятся через неделю. Вот мужики и поторопились смолоть зерно, пока вы, ребе, при мельнице и при деле. Уезжать вам надо, ребе, а дом и мельницу сдать в колхоз. Я чем смогу помогу.

Крепко задумался мельник, всю ночь не спал, а на утро отозвал Ханну на лавку под яблоней и поведал все, что узнал от Борьки.

А закончил он такими словами:

— Крепись, Ханна. Даю тебе на сборы один день. Послезавтра переезжаем в Стародуб и размещаемся в опустевшем доме, после отъезда тетки Стеры. А я пошел договариваться с председателем. Да, чуть не забыл. Собери только все необходимое для жизни в городе. Корову и птиц отдай Светлане.

Ханна была поражена услышанным. Ком подступил к горлу, глаза наполнились слезами, но она не смела сомневаться в правильности решения мужа. Она прекрасно понимала – это спасет их от раскулачивания. Мысли, как рой пчел, кружились в голове, возникали, исчезали, путались. Нахум ушел, а она еще долго сидела на скамейке, обдумывая, как скажет детям.

— Здорово, Степан. — войдя в двери скромной, маленькой хаты, обратился Нахум к сидящему за столом председателю только что созданного колхоза.

— Здорово, коль не шутишь, — пережевывая горбушку хлеба, ответил Степан, — С чем пришел? Никак в колхоз записаться решил?

— Тут вот какое дело — сказал мельник и достал из кармана какую-то бумагу, — ты же знаешь, у меня шестеро детей. Всем надо дать хорошее образование, дочерей замуж выдать. А в Стародубе дом тетки пустует. Вот мы с Ханной посоветовались и решили переехать в город. Мельницу и хату со всем хозяйством передать колхозу. Что касается помола, то Борька справится – я его всему научил, а если понадобится моя помощь, можешь на меня рассчитывать. Хату себе забирай или под правление. Вот моя бумага и расписка.

Нахум протянул бумагу Степану. Тот развернул сложенный лист и медленно прочитал вслух. Внизу листа стояла дата 25 октября 1928 года и подпись «Мельник Нахум, сын мельника Вельки». На этом разговор закончился. Нахум вернулся домой и стал готовиться к отъезду.

СТАРОДУБ

Переезд в Стародуб изменил устоявшийся порядок жизни. Нахум продолжал работать на мельнице. В субботу и воскресенье оставался дома. Регулярно посещал синагогу. Быстро завоевал авторитет в еврейской общине, слыл человеком грамотным, рассудительным. Ханна по-прежнему вела хозяйство. Да разве сравнишь новое хозяйство с прежним!

Переезд в город серьезно повлиял на здоровье Ханны. У нее начались сильнейшие головные боли. В 1934 году, Ханна обратилась за помощью к сестре Рае, семья которой жила в Москве. Рая приняла племянниц Лизу и Лиду. Спустя нескольких месяцев Ханна скончалась.

Старший сын Пиня покинул родной дом и поступил на армейские курсы механизированных частей. Сыновья, Абрам и Иосиф поступили в Астраханский автодорожный техникум и по окончании пошли служить в армию. Евсей окончил краткосрочные офицерские курсы химической защиты. Нахум остался один: жена умерла, дети разъехались по городам и весям!

22 июня 1941 года началась война!

Немцы оккупировали Стародуб уже к сентябрю 1941 года. Назначили губернатора и полицейских. Приказали освободить все дома в одном из городских районов и обнести его колючей проволокой. Следующим приказом было переселение лиц еврейской национальности в этот район. Так было создано Стародубское гетто. Мельник оказался в числе заключенных.

В марте 1942 года пришел приказ немецкого командования о проведении акции, ликвидации гетто и всех его заключенных.

ЩЕГЛЫ

Дорога от гетто до этого молодого березового леска, что на окраине Стародуба, казалась бесконечно длинной. Ритмичное чавканье тяжелых рабочих ботинок утопающих в жиже еще не до конца растаявшего снега и веселые детские голоса не давали Нахуму сосредоточиться. Впервые за последние полгода детей вывели на прогулку, и они никак не соглашались держать строй, оставляя следы детских ботиночек на обочине, покрытой тонким слоем недавно выпавшего снежка. Мысли-воспоминания в его голове возникали неожиданно, и также как этот снежок внезапно таяли. Но всему наступает конец, и дорога не исключение. Голова колонны остановилась у конца траншеи, которую еще вчера выкопало взрослое население гетто…

Стоял Нахум слегка запрокинув голову и широко расставив ноги. От длительного неподвижного стояния снизу-вверх по ногам струились ручейки электрического тока, притягивая все тело к родной Брянской земле. Взгляд его был неподвижен и устремлен поверх берез, куда-то вдаль, в бесконечную голубизну весеннего, мартовского неба, когда почки на деревьях набухли и на тонких ветвях вот-вот появятся первые молодые липкие листочки. За опушкой леса, до самого горизонта, расстилались необработанные поля, покрытые высохшими с прошлого года кустами бурьяна и чертополоха. Голова Нахума была лишь частично покрыта небольшой тряпицей, заменявшей ему кипу, и легкий ветерок слегка шевелил давно нестриженные, седые волосы. Приглядевшись, можно было заметить, как двигались его губы беззвучно произнося слова молитвы:

— Барух Ата Адонай, Элохейну Мелех Аулям…

Молился он машинально, не отрывая взгляда от только ему видимому силуэту жены, Ханны. Изображение было расплывчатое, нечеткое, тающее и вновь появляющееся на небе, просветленном первыми лучами утреннего восходящего солнца. Бесконечно нежная, незабываемая улыбка Ханны и протянутые к нему руки, казались настолько реальными, что он чуть было не покинул отведенное ему место, но вовремя остановился. Монотонный гул в колонне прекратился, детские голоса смолкли и даже природа замерла в ожидании чего-то значительного.

Неожиданно стайка разноцветных щеглов, разбуженная звуками выстрелов, вспорхнула с одной из берез. Прекратив чтение молитвы, Нахум стал считать пташек в этой стайке.

— Одна, две, три, четыре, пять…! Почему пять, а не шесть, почему пять…? Ведь это мои дети! — страшная догадка отразилась в его взгляде. Он поднял руку чтобы помахать вслед исчезающей вдали стайке…

Автоматная очередь прервала его мысли…

Нахум не был на фронте. Он не был командиром танкового подразделения, как его старший сын Павел. Он не был начальником штаба саперного батальона, организовывая переправу через горящую Волгу и не очищал проходы в минных полях под Сталинградом, как его сын Абрам. Он не служил в частях химзащиты и не обеспечивал войска техникой, как его сыновья Евсей и Иосиф. Он не был зенитчиком, а когда война закончилась не был переброшен на восток, как его дочь Лиза. Он не был связистом, как его младшая дочь Лида. Он был расстрелян в Стародубском гетто и сброшен в ров, по которому проехали танки. И долго еще земля стонала в этом месте...

Нахум не был на фронте. Он вырастил шестерых солдат, старший из которых погиб.